— Резкое изменение уровня суета. Вот и есть, — будто оправдываясь, объяснила она свои крылья.

— Это после встречи с джадалом. Весь этот хлам, — одновременно с ней заговорил Талавир. — Я теперь самый засоленный в Деште.

Им обоим было неловко.

— Ты сейчас… — Ма сделала паузу, подбирая удачное слово, –

…оригинальнее, что ли?

Губы Ма тронула легкая ухмылка. Талавиру хотелось сказать, что она ошибается: он лишь временное недоразумение, контейнер для хранения двух безумных духов. И совсем скоро яд Амаги и Тарга разъест его тело. Что бы ни случилось, он не позволит обидеть ее или Бекиру. Но не смог сказать ни слова, словно застыл под ее взглядом. Никто и никогда на него так не смотрел.

В небе протяжно закричал король грифонов. Он искал жен. Талавир не верил, что птицевицы выжили. Но через мгновение на землю тяжело опустилась грифониха. С ее спины сползла четырехрукая дочь Албасты и прислонилась к большой лапе. Грязными щеками девочки потекли слезы. Птица тяжело дышала, из ее рта текла кровавая пена. Только теперь Талавир увидел, что в животе животного зияла рана. Король грифонов тоскливо закричал, ткнулся в морду жены, потом взмыл в небо и сделал несколько кругов над местом боя, словно до сих пор не мог поверить в произошедшее.

Смерть грифонихи мало беспокоила слезу с ее спины Сашу Бедного. Он увидел Ма и поковылял им навстречу. На него было страшно смотреть.

Халат превратился в лохмотья. Сквозь дыры виднелись укусы молодняка. Маска исчезла, одно плечо держалось на сухожилиях, но желтые глаза яростно пылали.

— Ты мне виновата, женщина! — еще с дороги прокричал Саша Бедный, нисколько не удивляясь переменам, которые произошли с врачом.

— Оставь его, — прошептала Ма.

Но Талавир ее почти не услышал. Он стремился преградить дорогую акинджию. Глаза Саши Бедного довольно блеснули, когда он увидел, что к нему идет бывший Полномочный.

— Хорошо, птичка, выясним наконец, кому достанется женщина. — Акинджий сразу ударил Талавира по колено.

От неожиданности Талавир пошатнулся и свалился на землю. Саша Бедный вскочил ему на грудь, продолжая стучать здоровой рукой.

— Она моя.

Талавир видел кровь на кулаке акинджия, содрогался от ударов, но боли не чувствовал. И ярость тоже начала отступать, будто раньше ее питала только Амага. Но что-то изменилось. Талавир легко перехватил руку Саши Бедного и прислушивался к собственным ощущениям. Амага не исчезла, как ему сначала показалось, а только затаилась.

Вместо этого все сильнее проступал Тарг. Джадал приближался.

— Остановитесь наконец! Слезь с него. — Кулак Ма пришелся на прогнившую челюсть Саши Бедного. Он охнул и завалился в сторону. Но и женщине не удалось удержать равновесие. Она наступила на крыло, выбившееся из перевязи, и шлепнулась рядом с мужчинами. Талавир попытался выбраться из-под обмякшего

тела Саши Бедного и упустил момент, когда к группе интересных, уже собравшихся вокруг, подошел гигант и накрыл их своей тенью. Голоса притихли, а круг расширился, словно чудовища расступились, чтобы пропустить кого-нибудь значимого.

— Вы нарушили сон сестер! — прогремело над его головой.

Все еще лежа на земле, Талавир задрал голову и увидел величественную женщину-кентавра. На ее голове красовался причудливый колпак с перьями грифонов.

Морщинистое лицо перерезал шрам, как и обнаженные места, где должна была быть грудь. В руках женщина держала копье с нанизанными на него несколькими головами мужчин.

За ее спиной висел лук, а на поясе болтался пышно украшенный колчан со стрелами. Сверкающий мех на кобыльской половине отливал бронзой, под смуглой кожей человеческого тела играли мощные мышцы. Разве внук Азиза-бабы

Кебап мог сравниться с кентаврихой крепостью телосложения.

"Гикия — королева амазонок", — сказал кто-то из армейцев и поспешил отойти подальше. Талавир тяжело вскочил на колени — яд духов и нападение Саши

Бедного вытащили из него немало сил, зачем-то отряхнул изорванные брюки и тогда увидел, что они бились рядом со сложенными телами амазонок.

— Эти приблуды осквернили место тризны! — проревела кентавриха.

— Они дрались из-за нее. — Гуль с готовностью показала на Ма, что никак не могла сложить крылья, и подмигнула Талавиру, словно участвовала в интереснейшей забаве. Талавир попытался встать на ноги, но копыто кентаврихи заставило его сидеть. — Почему? — Гикия посмотрела на Ма, словно от ее ответа зависело, что она будет делать с Талавиром. На лице Ма застыла смесь удивления и негодования. Она очевидно не знала, что ответить Гикии.

— Бей акинджиев из Ак-Шеих, — Ма с горьким выдохом показала на Сашу

Бедного, все еще приходящего в сознание в руках Скифянки, хочет, чтобы я родила ему неизмененного сына.

— А этот? — Кентавриха снова ударила Талавира.

— Эй, легче! Чего никто не сказал, что у царицы амазонок такой крепкий круп? — А этот, — недовольно посмотрела на Талавира Ма, — бросился меня защищать.

— Убираешь его?

— Что? — не поняла врач.

Гикия приставила копье к макушке Талавира.

— Он осквернил место упокоения сестер. За это смерть. Но если он твоя собственность, буду говорить с тобой, — повторила Гикия. — Закон амазонок. Закон

— Если не согласишься, я возьму! — выкрикнула толпу Гуль.

— Беру! — Ма наконец кое-как сложила крылья и помогла Талавиру встать.

Копье Гикии переместилось к председателю Саше Бедному.

— Прошу, — выдохнула Скифянка, прикрывая своим телом акинджия.

— Или я могу, — снова отозвалась Гуль.

— Ты знаешь, что это значит, Скифьянко, но примут ли тебя сестры?

— И что значит наша договоренность? — вместо нее спросила Ма. Она согласилась забрать Талавира, даже не интересуясь условиями. Но в Деште любое соглашение имело цену.

— Вы станете частью моей армии и понесете наказание за свою собственность.

— Эй, я не хотел никого обидеть. Со всем уважением, но при чем здесь Ма?

— последнее, чего хотелось бы Талавиру, это драться с кентаврихой. Но и отпускать к ним Ма вопреки ее воле он не собирался. Клятва амазонки, как и клятва

Старшего

Брата, была пожизненной.

Саша Бедный выплюнул оскорбление в сторону королевы амазонок. Ему тоже не понравилась претензия Гикии. Мужчина может требовать от женщины